Ivan Kurilla, facebook.com
Сегодня поговорим об одной из ключевых фигур в истории российско- и советско-американских культурных связей (человеке, который, впрочем, не только на этих связях сделал себе имя), - поговорим об импресарио Соле Юроке.
Солом Юроком он стал при пересечении американской границы, а в 1888 году в городке Погар нынешней Брянской области семье лавочника Израиля Гуркова родился сын Соломон.
Солом Юроком он стал при пересечении американской границы, а в 1888 году в городке Погар нынешней Брянской области семье лавочника Израиля Гуркова родился сын Соломон.
В 18 лет отец дал ему денег на обучение в Харьковском коммерческом училище, но в Харьков Соломон не попал: один из его товарищей предложил ему вместо этого ехать в Америку. В США к тому времени уже перебрались некоторые родственники и самого Гуркова, и его невесты Тамары Шапиро, и они потратили выданные родителем деньги на билет за океан. В Нью-Йорк Соломон и Тамара прибыли в мае 1906 года. Иммиграционный чиновник упростил фамилию "Гурков" до "Hurok", - так в США появился новый житель.
В Филадельфии, где сначала обосновался Сол, он перепробовал множество работ: торговал вразнос, мыл бутылки, потом устроился в автомобильную мастерскую.
Юрок вернулся в Нью-Йорк и с головой окунулся в жизненную круговерть. Как и большинство тогдашних еврейских иммигрантов из России, он верил в социализм и поддерживал левое движение, но его политическая деятельность была необычной: он обеспечивал бруклинских социалистических политиков музыкальной "поддержкой", поставляя на их митинги певцов и музыкантов. Обычно это были начинающие безвестные артисты, но однажды ему удалось организовать для трудового люда Бруклина концерт восходящей звезды - скрипача Ефрема Цимбалиста, иммигранта из Ростова, замеченного к этому времени в музыкальном мире. Имя Ефрема Цимбалиста открывает блестящий "послужной список" деятелей искусства, которых представлял публике Сол Юрок.
В 1908 году он женился на Тамаре Шапиро, через 3 года у них родилась дочь. Хорошим семьянином Юрок не был никогда: сначала работа, потом уж семья, и кроме того, в отличие от своей жены, он всеми силами старался стать "настоящим американцем" во всем: в одежде, в манере держаться, в подборе друзей. После похорон Тамары в 1945 году он сказал дочери: "Твоя мать была прекрасной женщиной, но она так никогда и не уехала из Погара".
20 ноября 1907 года Юрок впервые услышал Шаляпина. В театре Метрополитен шла опера Бойто "Мефистофель", Шаляпин пел заглавную партию, Сол с приятелем сидел на галерке. Громадный талант певца поразил Сола. Под впечатлением от увиденного и услышанного он сказал тогда приятелю: "Когда-нибудь я буду представлять таких артистов, а может быть, и его самого".
Шаляпин уехал из Америки, но мечта стать его импресарио овладела Юроком. Он стал бомбардировать великого певца письмами с предложением своих услуг в качестве менеджера, но Шаляпин молчал. После удачи с Цимбалистом он набрался храбрости, послал гастролировавшему в Париже Шаляпину телеграмму и, к своему удивлению, получил ответ: "Встречайте меня Гранд Отеле Париж Шаляпин". Соврав на всякий случай жене, что отправляется в Калифорнию, окрыленный надеждой 24-летний начинающий импресарио отплыл во Францию.
Шаляпин был большим шутником. Его шутки порой были очень жестокими, особенно по отношению к тем, кто от него чего-то добивался. Почему бы не подразнить этого нахального американского новичка, осмелившегося 4 года забрасывать письмами его, великого? "Я никогда не поеду опять в Америку. Нью-йоркские критики смертельно обидели меня. Я позвал вас сюда только для того, чтобы посмотреть на вас. Париж - прекрасный город, вы можете полюбоваться Эйфелевой башней, побывать в Лувре, посмотреть в конце концов на меня", - шутил он с Юроком.
Пройдет 9 лет, и он приедет в Америку, и его менеджером будет Сол Юрок. А пока незадачливый импресарио возвращается в Бруклин, обедневший, но не сломленный.
Между тем бизнес Юрока набирал обороты. Вместе с товарищами по социалистической партии он приобрел помещение, которое назвали "Трудовым Лицеем", и проводили в нем дебаты, лекции, банкеты, балы и, конечно, концерты. Для концертов была задействована и недавно открывшаяся Бруклинская Академия Музыки.
Из всех искусств важнейшим для Юрока был балет, причем, балет классический. А лучшими в мире танцовщиками были воспитанники петербургской школы, и когда авторитет Юрока поднялся достаточно высоко, он стал организатором американских гастролей великих танцовщиков Михаила Фокина и Анны Павловой.
Отношения Юрока и Анны Павловой переросли за деловые рамки, их связывала многолетняя дружба. Юрок познакомился с Павловой в 1916 году, но их сотрудничество началось с сезона 1921-22 годов и продолжалось до ее последнего американского тура 1925 года.
Она выступала "по городам и весям" Соединенных Штатов, часто в совершенно не приспособленных помещениях, и Юрок почти всегда сопровождал ее. "Не обращай внимания, Юрокчик, - говорила она, когда в одном городе из-за протекающей крыши была вынуждена делать пируэт в луже. - Здесь люди, которым мы нужны, и это доставляет мне радость большую, чем тогда, когда я танцую в Метрополитен-опере". И такая самоотверженность обоим принесла и деньги, и славу.
Вместе они вошли в компанию знаменитых людей американского искусства.
Сезон 1921-22 годов ознаменовался еще одной победой в карьере Юрока: триумфальными гастролями Шаляпина. На этот раз великий певец был более благосклонен к Юроку, хотя не раз отпускал в его адрес обидные реплики, которые тот терпеливо сносил. Эти гастроли превратились в чистейший кошмар, который не закончился катастрофой исключительно благодаря хладнокровию Юрока и его умению договариваться.
Сезон 1921-22 годов ознаменовался еще одной победой в карьере Юрока: триумфальными гастролями Шаляпина. На этот раз великий певец был более благосклонен к Юроку, хотя не раз отпускал в его адрес обидные реплики, которые тот терпеливо сносил. Эти гастроли превратились в чистейший кошмар, который не закончился катастрофой исключительно благодаря хладнокровию Юрока и его умению договариваться.
История отношений импресарио с певцом даже приведена в качестве поучительного примера в простенькой, но когда-то страшно популярной книге Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей».
По версии автора, бывало, что Шаляпин звонил в полдень и заявлял: горло у него — как рубленый шницель, чувствует он себя ужасно и вечером выступать никак не может. Нет, мистер Юрок не принимался спорить и уговаривать. «Он мчится в отель к Шаляпину, насквозь пропитанный сочувствием. «Как жаль! — сетует он. — Какая досада! Мой бедный друг! Конечно, вы не можете петь! Я сейчас же расторгну контракт. Правда, это обойдется вам в пару тысяч долларов, но это пустяки по сравнению с вашей репутацией!» Шаляпин вздыхает и говорит: «Можете заглянуть ко мне попозже? Приходите часов в пять. Посмотрим, как я буду себя чувствовать». B конце концов знаменитый бас выходит на сцену и, естественно, вызывает восторги слушателей.
На самом деле все было не так легко и просто. Шаляпин действительно простудил горло во время долгого осеннего путешествия по волнам Атлантики. Пришлось отменить несколько первых концертов. Меж тем Юрок уже обеспечил гастролям сумасшедшую рекламу, и надо было хоть что-то предъявить публике. Соломон буквально умолил Шаляпина все-таки приехать в театр и спеть. После довольно жалкого концерта величайший Мефистофель оперной сцены был отправлен за город — пить теплое молоко, а Юрок тем временем занялся обработкой публики: он то пускал слух, что певец обрел голос и не сегодня завтра выйдет на сцену, то намекал, что скорее всего концерт не состоится. Напряжение росло, и когда Шаляпин все же выступил в Метрополитен-опере, все закончилось триумфом. С тех пор в течение восьми лет Юрок регулярно привозил певца в Америку. Вообще, эти первые шаляпинские гастроли стали для импресарио школой выживания. После этого ему уже ничего не было страшно.
Сотрудничество с Шаляпиным продолжалось несколько сезонов. Зимой 1924-25 годов Шаляпин стал выступать вместе с труппой Russian Opera Company, и это увеличило расходы Юрока, поставив его на грань банкротства. Он стал намекать Шаляпину на необходимость умерить его финансовый аппетит и даже пытался шантажировать его, пригрозив сделать достоянием прессы тот факт, что Шаляпин, женатый на Иоле Торнаги, находился в Штатах с другой женщиной, Марией Валентиновной Петцольд. Шаляпин обиделся, и после 1927 года их сотрудничество не возобновлялось, хотя Юрок не афишировал их разрыв.
"Шаляпинская тема" имела любопытное продолжение. В 1936 году Юрок смотрел во МХАТе спектакль "Дни Турбиных" и в антракте был представлен Немировичем-Данченко Сталину как американский импресарио Шаляпина.
- Что делает Шаляпин? - спросил Сталин. - Почему не приезжает в Москву?
- Полагаю, - ответил Немирович-Данченко, - что ему нужно много денег, и он делает их за границей.
- Мы дадим ему денег, если ему нужны деньги, - сказал Сталин.
- Ну, и еще дело в жилье, вы знаете, у него большая семья.
- Мы дадим ему дом в Москве. Мы дадим ему и дом в деревне. Скажите ему, чтобы приезжал домой.
- Полагаю, - ответил Немирович-Данченко, - что ему нужно много денег, и он делает их за границей.
- Мы дадим ему денег, если ему нужны деньги, - сказал Сталин.
- Ну, и еще дело в жилье, вы знаете, у него большая семья.
- Мы дадим ему дом в Москве. Мы дадим ему и дом в деревне. Скажите ему, чтобы приезжал домой.
Юрок передал Шаляпину приглашение Сталина, но тот не прореагировал.
Но вернемся в начало 20-х годов. В октябре 1922 года в Нью-Йорк из России прибыла Айседора Дункан с мужем Сергеем Есениным. Она не была "классической" балериной на пуантах, но слава ее была так велика, что консервативный Юрок сделал для нее исключение. Ее ни на что не похожий танец, ее прославление российского большевизма, воспевание красоты нагого человеческого тела (с демонстрацией на сцене собственной обнаженной груди), наконец, ночные пьянки в компании с мужем - все это повергало американцев в шок и в то же время способствовало росту популярности как самой балерины, так и ее импресарио. (Позднее Юрок будет судиться с приемной дочерью Айседоры за права на название танцевальной группы "Танцоры Айседоры Дункан").
Сол Юрок стал заметной фигурой в культурной жизни Америки. Офис его недавно созданной компании S.Hurok, Inc. находился в престижнейшем месте Нью-Йорка: на 42-й улице около 5-й авеню. В воскресном номере New York Times Magazine 22 апреля 1923 года появилась хвалебная статья о нем.
Почти каждое лето вплоть до 1937 года Юрок отправлялся в Европу на поиски новых исполнителей. Не будучи силен в тонкостях музыкального искусства, он тем не менее обладал безошибочным "нюхом" на таланты и четко знал, будет ли артист пользоваться успехом у публики или она не пойдет на него.
В 1929 году в Берлине он попал на представление русского шоу "Синяя птица". За роялем, окутанная папиросным дымом, сидела красивая женщина и пела "Очи черные". Юрок был сражен наповал, и Эмма Борисовна Рыбкина-Перпер стала его второй женой. Родившаяся в Петербурге в богатой еврейской семье и получившая музыкальное образование в столичной консерватории, она дважды была замужем, имела троих сыновей и всю свою последующую жизнь с Юроком, по отзывам знакомых с парой людей, снисходительно позволяла ему любить ее.
Весной 1935 года Юрок был в Париже. Его давнишний "клиент" и друг, выдающийся пианист Артур Рубинштейн посоветовал ему послушать негритянскую певицу-контральто, которая не сумела преодолеть неприязнь элитарной американской публики и вынуждена была уехать в более терпимую Европу.
Юрок засомневался: "Цветной народ не делает кассу", но все-таки уступил настояниям Рубинштейна, послушал певицу в концерте и сразу же подписал с ней контракт. Это была Мариан Андерсон, и ее представительство стало одним из триумфов в карьере Юрока.
На родине Андерсон продолжала испытывать расовую дискриминацию, несмотря на то, что Элеонора Рузвельт пригласила ее спеть в Белом доме. Попытки Юрока организовать ее концерт в Вашингтоне наткнулись на упорное сопротивление владельцев концертных залов.
И тогда возникла идея использовать для выступления певицы Мемориал Линкольна. 9 апреля 1939 года 75 тысяч зрителей, собравшихся на площади у мраморных ступеней Мемориала, затаив дыхание, слушали удивительный голос. Этот концерт сегодня считают первой массовой демонстрацией афроамериканцев за свои права. Имя Мариан Андерсон стало символом борьбы за национальное и расовое равноправие, и в рождении этого символа одну из ключевых ролей сыграл иммигрант из России Сол Юрок.
Одним из самых ярких его открытий стал скрипач Исаак Стерн, исполнительская манера которого казалась всем какой-то странной и, говоря современным языком, неформатной. Юрок, наделенный безупречным чутьем, сделал Стерна знаменитым, хотя поначалу ему приходилось буквально навязывать своего протеже владельцам концертных залов: «Я дам вам фунт Артура Рубинштейна или Мариан Андерсон, если вы возьмете три унции Исаака Стерна».
Гастролями Московского еврейского театра "Хабима" в декабре 1926 года началась ярчайшая страница в деятельности Юрока. С 1926 по 1937 годы он ежегодно ездил в Советский Союз и привозил в Америку советских артистов.
Постепенно Юрок стал самым известным импресарио Америки и одним из наиболее заметных персонажей Нью-Йорка, хотя он так и не научился без акцента говорить по-английски. Стерн как-то заметил: «Сол, вы знаете шесть языков, но все они — идиш».
Постоянно путешествуя между Советским Союзом и США (с большим перерывом в 1938 по 1955 гг.), Юрок демонстрировал свою аполитичность. Однако мы можем увидеть его имя, например, в обращении деятелей американской культуры в поддержку республиканской Испании в годы гражданской войны в этой стране.
После войны Юрок организует гастроли в США музыкантов из европейских лагерей для перемещенных лиц в Европе.
В 1946 году Юрок выпустил книгу воспоминаний «Импресарио» (Impresario), а еще через семь лет труд с длинным названием — «Сол Юрок представляет: летопись великих приключений импресарио в мире балета» (S. Hurok Presents: The story of a great impresario's adventures in the world of ballet). Кинокомпания «20 век — Фокс» купила право на экранизацию его мемуаров. Получился фильм «Сегодня вечером мы поем» (Tonight we sing) с замечательным подбором актеров.
В роли Анны Павловой — бывшая ее ученица, «черная жемчужина русского балета» Тамара Туманова. Шаляпин — итальянец Эцио Пинца, лучший бас в Метрополитен-опере. К участию в фильме также привлекли Исаака Стерна. Он мог бы, конечно, изобразить самого себя, но действие происходило в 1920-е годы, когда Стерн был еще ребенком, поэтому ему досталась роль великого бельгийского скрипача Эжена Изаи. А сам 65-летний Юрок с удовольствием смотрел, как его, 30-летнего, играет популярный актер Дэвид Уэйн.
Да, в ту пору ему уже исполнилось 65. Жизнь клонится к закату, многое достигнуто, есть что вспомнить. Но никто, в том числе и сам Юрок, не мог предположить, какой яркий и интересный период жизни у него еще впереди.
После смерти Сталина Советский Союз начал приоткрываться Западу. Было подписано соглашение о культурных обменах (соглашение Лэйси-Зарубина). Юрок решил стать тем человеком, который откроет Америке современное советское искусство.
Эти планы понравились и в Кремле. Хрущев начал курс на сближение с Западом, кроме того, страна нуждалась в валюте.
С 1956 года и до конца жизни Соломон Израилевич вновь каждый год посещал свою родину.
Впечатляет список советских исполнителей и коллективов, с которыми познакомилась американская публика благодаря неутомимому импресарио: скрипачи Давид и Игорь Ойстрахи, Леонид Коган, Виктор Третьяков, Валерий Климов; пианисты Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер, Владимир Ашкенази; виолончелист Мстислав Ростропович, певицы Галина Вишневская, Ирина Архипова, Зара Долуханова, Елена Образцова; балет Большого и Кировского театров, ансамбли Игоря Моисеева и "Березка"; МХАТ и театр Сергея Образцова.
Юрок занимался не только импортом артистов, но и экспортом, он устраивал, например, в Москве гастроли Исаака Стерна. Журналист из «Тайм» по этому поводу заметил, что культурный обмен между Америкой и Советами — это когда «русские посылают к нам своих евреев из Одессы, а мы посылаем им наших евреев из Одессы».
В 1968 году, находясь на гастролях в США с оркестром имени Осипова, Людмила Зыкина встретила Юрока, который, под впечатлением от её концерта, посоветовал Зыкиной создать собственный музыкальный коллектив. Таким образом было положено начало ансамблю «Россия».
В свою очередь советские любители музыки аплодировали американским "детям папы Юрока": скрипачу Исааку Стерну, певцу Жану Пирсу и, конечно, всеобщему любимцу, пианисту Вану Клиберну.
В Москве знаменитого иностранца старались окружить максимальной роскошью. Селили в лучших номерах «Националя», и он потом делился впечатлениями: «Захожу — меж створками шкафа, чтобы не открывались, вставлена бумажка, в туалете к бачку веревочка привязана». Но, к сожалению, главные проблемы, с которыми Юрок сталкивался в стране большевиков, носили отнюдь не бытовой характер: советское правительство было самым непредсказуемым и требовательным партнером на свете. Ни от какого Шаляпина с его капризами, ни от какой самой взбалмошной примадонны Юроку не приходилось выслушивать такого количества претензий, обвинений.
Мстислав Ростропович в интервью журналу Le Nouvel Observateur вспоминал, как, собираясь на двухмесячные гастроли в США, заранее отправил Юроку программу. Там, естественно, была только музыкальная классика, которую при всем желании ни с чем антисоветским связать невозможно, но в Министерстве культуры пришли в ярость: «Вы уже договорились о программе! Без нашего одобрения! По какому праву? Вы никогда больше не поедете за границу! Составьте другую, и мы ее рассмотрим!»
Ростропович прекрасно понимал, что имеет дело с публикой не только вздорной, но и темной. Поэтому он составил программу из никогда не существовавших в природе произведений: Сюита Баха № 9 (их всего шесть), Соната для виолончели Скрябина (хотя Скрябин ничего подобного не писал). Новая программа тут же была утверждена чиновниками и отправлена Юроку, который, естественно, все понял и велел печатать афиши с первым вариантом.
Галина Вишневская пишет в своих воспоминаниях: «Надо было видеть его, когда он появлялся в зрительном зале, особенно с артисткой. Это у него было рассчитано до последней мелочи. Когда публика уже расположилась в креслах, за три минуты до начала, он делал небольшой променад. Он не шел с женщиной, а преподносил артистку сидящей в зале публике. Помню, что вначале я ужасно смущалась таких его «парад-алле» и старалась скорее бежать к своему креслу, а он крепко держал меня за локоть и не давал двигаться быстрее, чем нужно по его задуманному плану.
- Галиночка, куда же вы так торопитесь? Дайте им на вас полюбоваться, они же в следующий раз пойдут на ваш концерт.
Он говорил Вишневской: «Ну что понимают ваши комсомольцы? Моисеева надо завернуть в папиросную бумагу и так с ним разговаривать!» После концерта, когда смертельно уставшую знаменитость кто-то из почитателей приглашал на яхту или виллу и там вместо ужина кормил комплиментами и аперитивом с горсточкой орехов, Соломон Израилевич приходил на помощь: предлагал «тихонько сбежать» в любимый ресторан, где уже был заказан столик.
Советские артисты относились к нему с особой нежностью, потому что импресарио их кормил — в полном смысле этого слова. В те годы гонорары, которые артисты получали на Западе, государство отбирало, оставляя лишь 100 долларов за выступление звездам и всего 10 — рядовым исполнителям. Майя Плисецкая вспоминала, как, предложив одному из коллег пообедать в кафе, в ответ услышала: «Не могу! Ем салат, а думаю, что жую ботинок сына!»
- С Юроком вы чувствовали себя защищенными, - вспоминает Галина Вишневская. - Если он брался работать с артистом, вы могли быть уверенными, что он сделает для вас все возможное, а иногда и невозможное.
Оценив ситуацию, Сол стал подкармливать голодных гостей с Востока. Он устраивал для них бесплатные столовые при театре. В день своего рождения на традиционный прием в отеле «Уолдорф-Астория» приглашал абсолютно всех, кто в тот момент выступал в Нью-Йорке, даже если это была труппа ансамбля Моисеева, насчитывающая несколько сот человек. Артистам из числа своих близких друзей он предлагал выписывать на его имя чеки в ресторанах и наставлял: «Только никому не рассказывайте в Москве, а то это вычтут из вашего гонорара».
Разумеется, не стоит изображать Юрока добрейшим старичком, раздающим направо и налево подарки, контракты и бесплатные обеды. Жесткий менеджер, он работал лишь с теми звездами, которые могли обеспечить кассу. Майя Плисецкая вспоминает, что когда Марка Шагала пригласили создать панно для Метрополитен-оперы, то, решив последовать примеру Микеланджело, изображавшего на фресках своих недругов, он пообещал: «Импресарио Юрока я впишу в свое панно в одеждах лихоимца». Правда, свое намерение художник так и не исполнил.
Если ты умен и юрок,
Не насилуй интеллекта:
Нету лучшего агента,
Чем великий наш Сол Юрок.
Не насилуй интеллекта:
Нету лучшего агента,
Чем великий наш Сол Юрок.
(Мстислав Ростропович)
В зависимости от состояния советско-американских отношений взаимообмен в области культуры варьировался от широкого потока до ручейка, но даже в самые "морозные" дни "холодной войны" Юрок ухитрялся не прерывать его. С этой целью Юрок обращался к американским президентам и постоянно контактировал, например, с Генри Киссинджером.
В напряженнейший момент кубинского кризиса 1962 года балет Большого театра гастролировал по Соединенным Штатам, и американцы аплодировали артистам.
Однако такое понимание было присуще не всем и не всегда, и это Юрок испытал почти буквально "на собственной шкуре".
26 января 1972 года в офис агентства Сола Юрока, которое в то время располагалось на 12-м этаже стеклянного небоскреба около Карнеги-холла, вошли двое молодых людей и поинтересовались у секретаря, не могут ли они приобрести билеты на интересующий их концерт. Секретарь попросил их минуточку подождать и вышел за информацией в соседнюю комнату, а когда вернулся, посетители уже ушли, оставив на стуле кейс-дипломат. Через несколько секунд дипломат взорвался, наполнив комнату удушливым дымом и нестерпимым жаром.Небоскреб был построен по новой моде, был весь кондиционирован, окна не открывались, поэтому дым и жар быстро распространились по всему офису и достигли кабинета Юрока. Увидев выходящий из кондиционера густой дым и почувствовав обжигающий жар, 84-летний старик схватил увесистое пресс-папье и разбил им толстое оконное стекло.
Когда пожарные добрались до кабинета Юрока, они нашли его лежащим без движения на полу и подумали, что он мертв, но он был жив, только ослабел от жара и дыма. И даже в этот момент старый импресарио остался верен себе: он не захотел, чтобы его унесли до прихода телеоператоров, запечатлевших его разгромленный офис и его самого, лежащего на носилках.
После взрыва анонимные члены Лиги защиты евреев (Jewish Defense League) сообщили по телефону прессе, что акция была совершена в знак протеста против культурного сотрудничества США с Советским Союзом. "Мосты культуры не будут строить на трупах советских евреев!" - заявили они. В результате акции было ранено 13 человек и погибла молодая сотрудница Айрис Конес.
В эти дни в Нью-Йорке был Евгений Евтушенко. На следующий после взрыва день он побывал в разгромленном офисе и под впечатлением увиденного написал стихи "Бомбами - по искусству":
Бедная Айрис,
жертвою века
пала ты,
хрупкая,
темноглазая,
дымом задушенная еврейка,
словно в нацистской камере
газовой...
Сколько друзей,
Соломон Израилевич,
в офисе вашем
в рамках под стеклами!
И на полу -
Станиславский израненный,
рядом Плисецкая
полурастоптанная.
Там, где проклятая бомба
шарахнула,
басом рычит возле чьих-то
сережек
взрывом разбитый портрет
Шаляпина
с надписью крупной:
"тебе, Семенчик..."
жертвою века
пала ты,
хрупкая,
темноглазая,
дымом задушенная еврейка,
словно в нацистской камере
газовой...
Сколько друзей,
Соломон Израилевич,
в офисе вашем
в рамках под стеклами!
И на полу -
Станиславский израненный,
рядом Плисецкая
полурастоптанная.
Там, где проклятая бомба
шарахнула,
басом рычит возле чьих-то
сережек
взрывом разбитый портрет
Шаляпина
с надписью крупной:
"тебе, Семенчик..."
Но бомбы экстремистов не могли остановить Юрока: летом 1973 года он снова в Москве, и к возвращению в сентябре у него в кармане был контракт на гастроли оперной труппы Большого театра в Метрополитен в 1975 году.
Начав работать с одним из последних своих клиентов — Рудольфом Нуреевым, Сол быстро изменил принцип организации балетных гастролей, ориентируясь теперь не на огромный коллектив, а на единственную звезду. Как мрачно отмечал в 1975 году обозреватель «Нью-Йорк таймс» Клайв Барнс: «Едва Юрок понял, что все, что ему нужно, чтобы деньги текли рекой, — это выступления Нуреева, а вовсе не таких монстров, как Большой или Королевский балет, причем Нуреева в любом окружении, — будущее балетных трупп во всем мире оказалось предопределенным».
Рудольф Нуреев стал последним драгоценным приобретением Юрока. По свидетельству Отиса Стюарта, биографа танцовщика, Сол, заключив с Рудольфом контракт, первым делом застраховал в компании Ллойда его ноги. Результатом сотрудничества импресарио и танцовщика стала триумфальная «Спящая красавица», балетный спектакль, с которым Нуреев объездил весь мир. Потом у Сола возникла идея организовать концерт «Рудольф Нуреев и его друзья» в одном из крупнейших залов Нью-Йорка «Радио Сити Мьюзик-Холл». Финансовые вопросы он собирался обсудить со своим другом Дэвидом Рокфеллером, президентом Chase Manhattan Bank.
5 марта 1974 года в 2 часа пополудни он шел на встречу с Дэвидом Рокфеллером - договориться о возможности проведения в Радио-Сити концерта "Нуреев и друзья". Войдя в офис банка, он упал без сознания. Подоспевшая медицинская бригада доставила его в госпиталь, где была установлена его смерть от обширного инфаркта. Лишь месяц и четыре дня он не дожил до 86-ти.
Друзья и дочь Юрока решили провести панихиду в Карнеги-холле. 9 марта 1974 года свыше двух с половиной тысяч благодарных зрителей, среди которых были звезды американской и мировой культуры, политические деятели (от Советского Союза - Яков Малик, полномочный представитель страны в ООН), пришли на последнее представление Сола Юрока - проститься с великим импресарио.
В своем прощальном слове Мариан Андерсон сказала: "Он положил начало сотням карьер, он воодушевил тысячи других - и этим он внес чувство радости и наполненности в жизнь миллионов".
Источники: Эрнст НЕХАМКИН. АГЕНТ #1 ВЫСОКОГО ИСКУССТВА, Екатерина Шерга. Гастрольных дел мастер // Вокруг света. 2010. Июнь. Архив газеты New York Times.
No comments:
Post a Comment